Кирилл Павлов - Импортный свидетель [Сборник]
6
Пока Нестеров думал о Джоджоне, на этот раз сидя на палубе, настроение из сумрачного и настороженного стало вдруг спокойным и уравновешенным. К нему подошел какой-то колоритный пассажир, который, как отметил Нестеров, был похож и на известных киноактеров, и на писателей сразу. Его усы были еще больше, чем у Авзурова. И был он…
— Хорошая погода, — не представившись, сказал пассажир и, не делая никакой паузы, добавил: — хорошо жить стали, катаемся на бато.
— А? — Нестеров отвлекся.
— Я говорю, хорошо жить стали, — повторил пассажир специально для Нестерова, уверенный, что не-стеровское «а» послужило как минимум приглашением к разговору. — А бато по-французски пароход.
Нестеров посмотрел на собеседника внимательно, хотя продолжал думать о своем, а тот уже, махнув официанту и тотчас же став обладателем бокала с пивом, сел в свободный возле Нестерова шезлонг, шумно отказавшись от не предложенного ему «Салема» и дыша чесночным перегаром в лицо, продолжал прерванный, видимо, с кем-то другим разговор.
— Я, мил человек, путешествую давно, это сперва очень сложно было. В ОВИРе, знаешь ли, очереди, а как ОВИР — УВИРом стал, то есть управлением, так и очереди поменьше, и анкета покороче, и отношение к тебе совсем другое.
Нестеров сперва не слушал, а потом у него появилось ощущение, что некто не очень симпатичный намеренно читает вслух.
— Отмена ранее существовавших ограничений на периодичность зарубежных поездок, возможность выезда на временное пребывание по приглашению любого лица, упрощение процедуры оформления ходатайств — все это увеличило число граждан, обращающихся в органы внутренних дел с просьбами о выезде и въезде. Только в первом полугодии рассмотрено одна целая и семь десятых миллиона таких обращений. Это в три раза больше, чем за весь восемьдесят седьмой год, — сказал пассажир.
— И сколько же последовало отказов в поездках? — спросил Нестеров, хотя прекрастгзнал, сколько.
— Практически удовлетворяются все ходатайства, и отрицательные решения от общего числа рассмотренных обращений составляют лишь одна целая и пятнадцать сотых процента, — с удовольствием вещал собеседник.
Потом он сделал паузу, чтобы перевести дух. Официанты убирали с пластмассовых палубных столиков окурки, бокалы, пивные кружки и салфетки; море исправно билось о борт теплохода; солнце собиралось утонуть в море и только примеривалось, как это лучше сделать. Со стороны кормы, за спиной у Нестерова, взошла огромная луна и, торопя солнце, принялась прихорашиваться.,
Нестеров оглянулся. Никого, кроме его словоохотливого собеседника, вокруг не было. Да и сам собеседник, по-видимому, устал и теперь лениво мигал глазами.
Нестеров устал от монолога своего визави, и не только от обилия информации, фамилий известных ему руководителей УВИРа, с которыми он буквально несколько дней назад общался, но и от того, что прелестные морские глади ему заслонял этот некстати привязавшийся тип, которого слушать было так же скучно, как читать газету доперестроечного периода. Когда такой человек рядом, можно сказать, что он заслоняет все.
Нестеров пошел к корме, но его собеседник, отдохнувший во время паузы, захотел продолжать и, ловко поймав Нестерова за пуговицу, принялся снова говорить. Нестеров еле вырвался из его объятий и пошел к трапу, чтобы вовсе сойти с палубы, но в этот момент снизу к трапу с полотенцем под мышкой подходил Джоджон Авзуров, тот самый, с которым Нестерову необходимо было поговорить не откладывая.
— Салам алейкум, товарищ Николай Константинович, — стряхивая воду с усов, провозгласил Авзуров, — я вижу вас в затруднительном положении.
— Чего? — удивился Нестеров.
— Да как же, пассажиры отвлекают вас от великих дум.
И Авзуров показал на того, кто остался стоять возле шезлонга, допивая свое пиво и размышляя, с кем бы еще поделиться информацией, которая брызгала из него, как памирский гейзер. Но на палубе больше никого не было.
7
И пока Нестеров уводил Авзурова с палубы, пока раздумывал, с чего начать деловую беседу, пивной начетчик уже нашел очередную жертву, коей оказался случайно забредший на палубу со скуки и не говорящий ни на каком языке, кроме греческого, скромный представитель древней Эллады. Ему-то и высказал странный пассажир про овировские порядки все, что не успел договорить Нестерову.
А Нестеров с Авзуровым спускались в это время по трапу в свою каюту. Нестеров молчал, но нет на свете такого майора, который бы не знал, что с ним хочет поговорить полковник.
— Может быть, пообщаемся на палубе, там ветерок и луна? — предложил догадливый Авзуров и, в несчетный раз сегодня переодевшись, последовал за Нестеровым теперь уже на самую верхнюю палубу, где свистел ветер, но зато не было ни одного пассажира.
Луна была уже высоко, по обе стороны от носа теплохода, резавшего красные от умиравшего заката в этот час волны моря, появлялись и исчезали странные острова, синеватые и розовые, где-то вдали они соприкасались с черными облаками. Картина была такой, что хотелось сочинять лирические стихи, а не вести деловые разговоры.
Но Нестеров относился к тому типу людей, которые все, в том числе и лицезрение красот бытия, откладывают на «потом», на «после работы». Поэтому Нестеров, грустно посмотрев на божественное зрелище, вдруг потянул Джоджона в мир обыденности и сказал ему:
— Джоджон Авзурович, а что бы вы сделали тому человеку, который прервал бы ваш отпуск?
Джоджон пристально посмотрел на Нестерова и холодно заметил:
— Это мой первый человеческий отпуск за двадцать лет.
— Джоджон Авзурович, я не могу вам рассказать всего до того, как вы не ответите на мой вопрос прямо.
— Я ответил на него. Я согласен, Николай Константинович.
— Вы согласны? Вы же еще ничего не знаете!
— Так, надеюсь, узнаю… Командуйте, полковник.
Привычному к таким словам Нестерову стало спокойно. Он улыбнулся и, увидев одобряющую улыбку Джоджона, легко продолжил эту очень странную на прогулочном теплоходе беседу.
Ветер подул сильнее, луна, стоявшая только что над головой, быстро опустилась в море: видимо, ей тоже, как и солнцу, захотелось искупаться. Теплоход огибал какой-то мыс.
— Вы знаете, что такое рэкет?
— Знаю, конечно.
— А киднап?
— Знаю, это похищение детей с целью получения выкупа.
— А если детей похищают для опытов?
— Для каких это опытов?
— Для медицинских.
— Ну, это не у нас, это в годы войны в Германии.
— А если у нас и сегодня?
Джоджон поцокал языком.
— Да-да, у нас похищают детей и используют их как набор запчастей.
— В каком смысле?
— В чудовищном… Берут у них почки, селезенку, роговицу глаза — много чего можно взять, у кого что болит, и за деньги пересаживают. Профессиональные хирурги. Я сам себе не верю, но у меня в производстве дело…
— Чем я вам могу помочь?
— Если согласны, то многим, но предупреждаю — это опасно.
— Опасности не боятся только глупые люди, — веско сказал Джоджон с такой непреклонной уверенностью, что Нестеров понял: разговор Джоджона заинтересовал.
— У меня четверо детей, — сказал Джоджон, — как я буду их целовать, если не помогу вам!
— Работать придется не просто в опасности, но и тайно.
— Ясно, — сказал Джоджон.
— Ваше командование аттестовало вас как душевного и вместе с тем очень обязательного человека. В этой экстремальной ситуации я могу положиться в ближайшее время только на вас. Согласны?
Лицо Джоджона покраснело.
— Что мне, в море, что ли, прыгнуть? — спросил он обиженно.
— Вот радиограмма, — продолжал Нестеров, вынимая из кармана бумагу, — о том, что вы поступаете в мое распоряжение вплоть до нашего возвращения в СССР.
Авзуров взглянул на радиограмму равнодушно. Потом посмотрел на луну, на светящийся циферблат часов и сказал:
— Видеофильм из-за вас пропустил, а? Не тяните.
Нестеров и сам понимал, что увлекся, потому что
Авзурова и не надо было долго уговаривать — он был человеком долга.
8
И Нестеров стал рассказывать:
— На станцию Киевская-Товарная поступило импортное медицинское оборудование для трансплантации человеческих органов, с холодильными и гелиевыми установками для их консервации, компьютерами, нейтронными иглами и еще очень многим таким, назначение чего мне даже в институте хирургии не могли точно объяснить.
Поскольку поступил сигнал о том, что такое оборудование может уйти в частные руки, а ни одно медицинское учреждение страны им не заинтересовалось (транзит исключен), мы взяли его на заметку и стали дожидаться, кто же проявит к этому оборудованию интерес.
